Счастливая звезда (Альтаир) - Страница 56

— Вы что-нибудь слыхали о конструкции Пояркова? — спросил в свою очередь Дерябин.

— Впервые слышу эту фамилию. Насколько я помню, она не встречалась в радиолитературе.

— Вот то-то и оно, что в литературе! Кстати, вы у нас в метеоинституте когда-нибудь бывали?

Пичуев вздохнул. Смешной старик! Сейчас будет рассказывать о каком-нибудь технике из метеоинститута, который вдруг ни с того ни с сего решил проблему дальности телевидения…

— Видите ли, — начал Вячеслав Акимович, приглаживая торчащий вихор на затылке и думая о том, как бы не обидеть гостя, — мы получаем отчеты из смежных институтов, близких нам по специальности, но интересоваться, что делается в области… ну, допустим… предсказывания погоды или… консервирования продуктов — что тоже дело не маленькое, — нам как-то не приходилось. Вы же понимаете, — подбирал он слова, — не наше дело.

— Наконец-то я вас узнал! — с невидимым облегчением проговорил Дерябин, вновь надевая очки. — Думаю — где же я встречал этого молодого человека? Ума не приложу. А когда сказали «не наше дело», сразу вспомнил. Признавайтесь: телемеханику мне сдавали?

— Очень давно.

Пичуеву не хотелось поддерживать этот разговор. Ну, сдавал. Ну, тройку получил… Очень странно напоминать взрослому человеку о мокрых пеленках его детства! Мало ли что бывает в этом возрасте…

— Виноват я перед вами, — строго глядя на молодого инженера, говорил Дерябин. — Каюсь. Не сумел, старый хрыч, требовать. Студент вы были старательный и способный. Математик. Теорию передающих устройств знали. Приемники знали. Все основные дисциплины сдавали на пятерки. А как дело дойдет до прикладной радиотехники или, скажем, механики, технологии, химии, то, прошу прощения, спустя рукава относились вы к этим предметам. Не родные они вам были, пасынки.

— Однако я все-таки занимаюсь телевидением, — чуть усмехнувшись, возразил Пичуев, поднося спичку к трубке. — Прикладная радиотехника! Да еще какая! Обнимает десятки дисциплин. Правда, метеорология и высотные зонды меня мало трогают. Что ж теперь делать! Человек я земной, скучный.

— Допустим, — согласился Дерябин и, заметив, что его бывший студент недовольно передернул плечами, сказал в оправдание: — Старики не всегда гладят по шерстке. Прошу извинения. Вам, наверное, кажется, мелким и неинтересным делом я занимаюсь — погодой.

— Нет, почему же? — равнодушно заметил Вячеслав Акимович, — Как всякий труд…

— Можете не продолжать, — старый инженер резко оборвал ненужную фразу, сказанную Пичуевым из вежливости. — Не о том речь идет. Я бросил лабораторию в крупнейшем институте страны, расстался с кафедрой и студентами вовсе не затем, чтобы смирно доживать свои дни в тихой обители, где седобородые старички колдуют над приборами и предсказывают на завтра дождливое утро или ясный день.

Пичуев удивленно посмотрел на вдруг помолодевшего старика. Есть, оказывается, в жизни даже у самого скучного, сухого человека одна большая любовь, которую он никогда не сможет скрыть от других. Это любовь к своему делу.

— Я к вам не лекции пришел читать, — размахивая очками, продолжал Дерябин. — Но должен напомнить, молодой человек, что многие загадки дальнего приема телевидения объясняются погодой. Полезно, значит, приехать к нам в институт или нет? Полезно. Но это частность. А если бы вы меня спросили, почему я, потомственный радист, возился еще с искровыми разрядниками, — и вдруг на склоне лет пошел в оракулы?

Вячеслав Акимович выпустил вверх облачко дыма.

— Зря вы обижаете своих коллег. Прогнозы все-таки точны.

— Вот именно «все-таки»! А они должны быть абсолютными. Мы пока еще не привыкли к точности диагноза в медицине и прогноза в науке о погоде. Из всех ученых чаще всего ошибаются врачи и метеорологи.

— Верно подмечено. Напрашивается вывод, что труднее всего изучить человеческий организм и явления воздушной стихии.

— Которые, как правило, рождаются на земле, — добавил Дерябин. — Это понятно. И дожди, и ветры, и туманы — все от нее, матушки. Знаете, как изучают местные грунты? Бурят скважину и специальными наконечниками достают из подземных глубин так называемые керны — столбики породы. На одной глубине находится песок, на другой — глина разной структуры, разной влажности. Дошли до воды — тоже берут пробу. Во многих местах надо проследить грунтовые воды. А разве мы, метеорологи, не занимаемся тем же самым? Не изучаем движение влаги, но только в другой среде — в атмосфере?

— Но, кроме этого, вас интересуют и ветры, и температура, и давление.

— Так же как и гидрогеологов движение песков, нагревание почвы и так далее. А практически и нас и их интересует вода. Мы изучаем облака, как гидрогеологи исследуют водоносные пески. Мы берем из различных глубин атмосферы пробы воздуха, а они — породы из недр. Если хотите, мы тоже ставим буровые вышки: луч радиолокатора как бы просверливает толщу неба, и тогда мы видим на экране дождевую тучу, то есть опять-таки скопление воды, движущееся в определенном направлении… Не знаю, сколь убедительны мои примеры, но я себя чувствую представителем одной науки — гидрологии.

Вячеслав Акимович задумался. Он понял, что этот старик с трясущимися руками принадлежит к тем людям, которые настолько влюблены в свой труд, свою профессию, настолько убеждены в ее особой полезности, что пытаются рассматривать ее не как одну из многих отраслей науки, промышленности, культуры, а совсем иначе, с новой, подчас необычной точки зрения. Так художник смотрит на картину прямо и сбоку, издали и вблизи, днем и вечером, при разном освещении. Он подтащит ее к окну, затем спрячет в глубине комнаты, посмотрит из двери. И кажется ему, что видит он в этом творении все новые и новые особенности.