Счастливая звезда (Альтаир) - Страница 51

— Вы абсолютно правы, — сказал Лева, подвигаясь ближе. — Такие случаи можно видеть в троллейбусе, в пригородном поезде, всюду. Но ведь это идет не от того, что… это самое… ребята не уважают старших, а просто их никто не останавливает.

— Значит, опять виноваты равнодушные люди, — разводя руками, заявил Афанасий Гаврилович.

— А сами-то вы предупредили ребят? — спросил Митяй.

— Неукоснительно. Но память у них короткая. Стоило мне уйти, как опять пошел дым коромыслом. — Профессор вздохнул. — Пришел помощник капитана и голосом, не предвещающим ничего хорошего, предложил ребятам спуститься на нижнюю палубу. Ребята подчинились, а получилось скверно, обидно за них. Нельзя же, чтобы молодой человек нашего великого времени, бывая в общественных местах, признавал авторитет только администрации и милиционера.

О многом говорил в этот вечер профессор Набатников. Он был искренним другом юности, но другом требовательным, а подчас и жестоким.

Несмотря на свой почтенный возраст, Афанасий Гаврилович горячо любил общество молодежи, — ходили вместе на лыжах, бродили по горам. Любил острое словцо, и часто его звучный хохот разносился по парку, где, сидя на скамейке, он подолгу беседовал со своими молодыми друзьями. Любил живую, задорную песню, смелую шутку, серебристый девичий смех. Любил все, что выражало непосредственность, свежесть и радость юности.

Но всему свое место и свой час. Люди работают, думают, отдыхают. После гула и грохота заводского цеха, гудения турбин, стука отбойных молотков, шума улицы, автомобильных гудков тишина — большое счастье. Набатников напоминал ребятам, что есть целые институты, занимающиеся тишиной. Сотни ученых работают над тем, чтобы создать бесшумные шестеренки, неслышные станки, моторы, машины. Они изучают шумы городских улиц, ткацких фабрик, заводских цехов. Многие миллионы государственных средств идут на то, чтобы сделать бесшумные поезда, трамваи, автобусы. Строители все время придумывают новые звукоизолирующие материалы для перегородок в домах. Инженеры строят совсем бесшумные лифты и эскалаторы. Врачи изучают влияние шумов на работоспособность и здоровье людей. Все это делается ради покоя советского человека. Нам дорог его труд и отдых.

— Так почему же в бесшумные вагоны или, как здесь, в тихие залы теплохода, где для защиты от внешних шумов поставлена специальная звукоизолирующая обшивка, — говорил профессор, — врывается вдруг такой грохот, визг и смех, что при измерении интенсивности этих звуков особыми приборами стрелки их прыгают за шкалу! Видно, техника тут ни при чем. Может, ученые зря занимались этим бесполезным делом? Не думаю, — тут же отвечал он. — Надо защищать дорогую нам тишину и от моторов и от веселых молодых людей с эгоистическими наклонностями.

Слушая Афанасия Гавриловича, Лева Усиков беспокойно ерзал на скамейке. Кому же приятно, когда на тебя показывают пальцем. И ему вспоминались разные случаи. Например, забывая о присутствующих в вагоне пригородного поезда, он горячился, спорил с Митяем. А в это время рядом с ним сидела пожилая женщина и болезненно морщилась. Вероятно, у нее болела голова или ей было просто стыдно слушать глупый, бесполезный спор.

«Ведь то, что ребятам кажется верхом совершенства и остроумия, другие люди, постарше, поопытнее нас, оценивают совсем иначе», — подумал Лева, и ему стало совестно за многие свои поступки, в которых раньше не видел ничего худого.

Часто он «работал на зрителя», как это делают маленькие дети, заметив, что за ними наблюдают. В том же пригородном поезде, среди веселых друзей. Лева сыпал шуточками, говорил нарочито громко, чтобы все слышали. Оглядывался по сторонам: вот, мол, какой я интересный и остроумный! Но это никого не трогало.

Наконец один старичок, сидевший с газетой напротив, вежливо спросил: «Молодой человек, до какой станции вы изволите ехать?» Лева ответил. Оставалось еще примерно полчаса пути. Старичок вздохнул и отвернулся. Вспоминая об этом случае, которому тогда не придал значения, Лева лишь сейчас почувствовал, как прав Афанасий Гаврилович.

— Видно, нам вежливости не хватает.

— Вежливость — это не то слово, — резко отчеканил Набатников. — Вы еще скажете — хороший тон. Я говорю о первейших обязанностях молодого гражданина, о правилах его поведения. Есть, конечно, невежливые парни, вытирают нос рукавом и громко чавкают за столом. Это дело воспитания в семье. Но когда речь идет о поведении этого парня в общественном месте, то, извините, дорогой мой, это не называется вежливостью. Тут воспитанием должно заниматься уже само общество, а не только мама и папа.

Афанасий Гаврилович нервно застучал ногой. Разговор его взволновал, он никак не мог успокоиться и так же резко продолжал:

— Конечно, настанет такое время, когда я, уже дряхлый старик, с палочкой войду в трамвай — и сразу, как по команде, десятки юношей и девушек вскочат со своих мест, предлагая мне сесть. Пока это делают немногие, а некоторые стыдливо отворачиваются к окну. Настанет время, когда шустрый паренек не будет отталкивать меня от кассы в кино. Юные футболисты не станут гонять мяч у меня под окном, когда я работаю. Поздно ночью я буду крепко спать, зная, что милые юноши и девушки не разбудят меня крайне важным сообщением, что «нельзя рябине к дубу перебраться». Настанет такое время. Но, простите меня, я хочу спать сейчас, пока не напала на меня старческая бессонница… Вы скажете — есть правила. Мой покой охраняет милиция. Все это верно. Я слышу в окно, как вежливый милиционер предупреждает веселую компанию. А мне стыдно за них и за нас самих. Плохо мы следим за вашим поведением, молодые друзья. Иногда мне кажется, что об этом надо много писать и в газетах и в книгах… Мы хотим видеть нашу смену совершенной во всем.