Счастливая звезда (Альтаир) - Страница 21

На высокой площадке, где сейчас стояли студенты, уже давно наступило утро. Солнце пришло сюда гораздо раньше, чем на улицы. В Москве его лучи сначала появляются на Ленинских горах, на золотом шпиле университета, потом на шпилях высотных зданий, на вершине телевизионной башни, в окнах двадцатых этажей, постепенно спускаясь вниз.

Светится розовая дуга Москвы-реки, перерезанная мостами. Золотыми огоньками блестят звезды Кремля. От него, как лучи, разбегаются улицы…

В поисках «Альтаира» наши испытатели встретились с необыкновенным явлением — двойного зрения. Они были вынуждены ездить по городу, чтобы не упустить движущийся аппарат за пределы радиуса его действия. Они видели московские улицы с разных точек зрения — из окна лаборатории Пичуева, из окошка машины, с самой верхней площадки высотного здания — и в то же время видели эти улицы на экране телевизора.

Машина с ящиками переезжала в разные места. Вероятно, Толь Толич последовательно нагружал ее, чтобы все имущество экспедиции сразу свезти в одно место.

Женя Журавлихин, несмотря на серьезную неприятность, которая постигла и его и всех ребят из научного общества, несмотря на неудавшуюся поездку в санаторий, пребывал в состоянии какого-то радостного возбуждения, словно перед началом больших, интересных дел.

Он стоял сейчас на верхней площадке, возле башни, венчающей здание, и, облокотившись на барьер, смотрел вниз. Рядом примостились Гораздый и Усиков возились с телевизором и, как всегда, спорили, в данном случае по поводу наивыгоднейшего направления антенны.

Женя снял пиджак, потом галстук, сунул его в карман и расстегнул воротник. Здесь, на этой высоте, хотелось вздохнуть особенно глубоко. Ему казалось, что никакой горный воздух Кавказа, куда впервые в жизни должен был ехать студент Журавлихин для поправки своего здоровья, не сравнится с целебным воздухом «Московских вершин».

Так убеждал себя Журавлихин. К тому были особые причины. Прежде всего, ему совсем не хотелось встречаться с врачами, хотя они и настаивали на этом. После недавно перенесенной болезни легких врачи из студенческой поликлиники рекомендовали Журавлихину подлечиться в горном санатории, где он будет находиться под наблюдением их коллег.

Общество врачей и больных абсолютно не устраивало Журавлихина. Он не был уверен в крайней необходимости санаторного лечения, поэтому потерянный аппарат явился весьма уважительным поводом к тому, чтобы возвратить путевку. Второй причиной, почему он с радостью отказался от поездки, было непреодолимое желание участвовать в испытаниях «Альтаира». Женя готов был целый месяц сидеть у волжского устья или на берегу Черного моря, где угодно, только бы доказать практическую ценность нового аппарата.

Была еще и третья причина, о которой никто ничего не знал, даже сам Женя плохо разбирался в ней, — какая-то подозрительная неясность. Прощаясь по телефону с лаборанткой Колокольчиковой — а это было вчера, — он вдруг почувствовал, что железнодорожный билет совсем не доставляет ему радости, беспокоит его и кажется тяжелой, свинцовой плиткой в боковом кармане.

Возвращая билет в кассу, Журавлихин испытывал буквально физическое ощущение легкости.

Настало время передачи. «Альтаир» включился, и на экране появилась улица. Женя по-своему воспринимал этот неожиданный калейдоскоп впечатлений. Ему не приходилось видеть Москву столь необычным, двойным зрением. Город раскрывается во всем своем величии и неповторимой прелести. Еще бы! Ты видишь его огромные пространства с высоты новостройки и в то же время рядом, на экране телевизора, видишь этот город снизу, во всех знакомых и милых твоему сердцу деталях.

Вторым зрением на экране Женя видел бегущую кромку тротуара, а над ней мелькающие витрины. Магазины были еще закрыты, людей нет, и только вещи, привычные с детства, скользили по экрану.

За стеклами витрин, как в аквариумах, проплывали остромордые осетры и шестиногие крабы. Будто по конвейеру, бежали консервные банки, за ними картонные окорока, колбасы, чучела куропаток, тетеревов, промчался поросенок, корзина с фруктами — все, что было выставлено в витринах «Гастронома». Пытаясь определить место, где сейчас проходила машина, Женя боялся пропустить необходимые ему детали, которые могли бы подсказать направление движения пропавшего аппарата. Только пять минут Женя видел его путь. Улица была незнакомой. Проплывали шляпы и шарфы в витринах, куклы смотрели немигающими глазами. Книги и приемники, часы и велосипеды уносились в сторону. Может быть, по вывескам узнал бы наблюдательный Женя эту улицу, но они висели высоко, «Альтаир» не мог их показать.

Вот прошла девушка, чем-то похожая на Надю. Это почтальон — сумка набита газетами. Дворник тащит резиновый шланг. Все было обыденным, с детства привычным, но сейчас, на экране, приобретало новое и неожиданное значение.

Снова, как и всегда, очень быстро пробежали пять минут, и экран погас.

Митяй щелкнул выключателем и, чтоб не выдать волнения, небрежно затянул шнурок своей праздничной украинской рубашки.

— За час далеко укатит.

— Не дальше вокзала, — старался успокоить его Лева. — А мы почти все вокзалы видим. Вон, смотри, два высотных здания, — указал он вдаль. — Рядом Комсомольская площадь. Там целых три вокзала. Вполне возможно, что с одного из них отправится экспедиция.

— Обрадовал!

Не хотелось Митяю и думать об этом. Нельзя допустить, чтобы «Альтаир» очутился на вокзале. Поезда уходят часто. Можно и не успеть до второго звонка. Он был уверен, что если аппарат останется хотя бы в течение нескольких дней в пределах Окружной железной дороги, то можно его выручить. Зная Москву, легко догадаться, по какой улице проезжает машина. Только бы определить район, где сейчас находится «Альтаир», а там нетрудно и отыскать его, пользуясь направленным действием антенны. Правда, сейчас антенна указывала два направления: север и юг, то есть сигнал передатчика мог прийти и с той и с другой стороны, — но это все-таки лучше, чем ничего. В данном случае исключаются запад и восток.